Дарья Михайлова

Сказка для самых маленьких…

Жила-была вблизи берегов тёплого моря одна маленькая, но очень красивая рыбка по имени Ундинка.
Её золотистые бока сверкали, словно тысячи солнечных зайчиков играли на водной глади, а плавники переливались всеми цветами радуги.
Ундинка была очень любопытной рыбкой, и всё время спрашивала себя: "Неужели моя крошечная бухточка одна во всём синем-пресинем океане, неужели больше нигде нет рыбки, хоть капельку похожей на меня?"
И вот однажды она приплыла в незнакомую бухту, где её подстерегла большая опасность: она попала в коварные рыболовные сети, расставленные местными рыбаками, из которых не могла выбраться сама. Ундинка стала звать на помощь, но проплывающие мимо рыбки были заняты своими, крайне важными делами и никакого внимания на неё не обращали.
Вдруг вдалеке показалась странная невзрачная рыбка. Она плыла очень медленно и всё время опиралась на встречающиеся камушки.
Невзрачная рыбка заметила Ундинку и решила помочь. Она распутала губами запутавшуюся рыболовную сеть, и Ундинка освободилась!
Ундинке стало очень интересно, почему случайная незнакомка выручила её из беды, когда остальные рыбки просто не замечали её горя – она подплыла к ней и говорит: "Привет, давай знакомиться! – я рыбка из океана, меня зовут Ундинка, а тебя?"
– Каменушка – ответила невзрачная рыбка.
– Что за странное у тебя имя? – спросила Ундинка.
– Это прозвище, я его придумала сама, но, к сожалению, никто так меня не называет – мои соседи по бухте дразнят меня хромоножкой, а своё настоящее имя я уже забыла – невзрачная рыбка поникла головой.
Ундинка говорит бедной рыбке: "Наверное, это очень плохо, когда ты не знаешь, как тебя назвали родители. А почему соседи по бухте зовут тебя хромоножкой?"
"Год назад я плыла к себе домой в бухту, и по пути со мной случилось несчастье – меня задела проплывавшая мимо моторная лодка и повредила мне левый плавник.
Я с тех пор медленно плаваю и не могу с моими друзьями играть в догонялки, поэтому
и прозвали они меня хромоножкой. Друзья больше не приходят ко мне в гости" – и тут невзрачная рыбка заплакала.
Ундинке стало жалко хромоножку, и она сказала ей очень мудрую мысль:
"Каменушка, запомни – в любом существе, которое обитает в глубинах морских, ходит по земле, или летает по небу, важен внутренний мир, красота души, её широта, доброта – и это всё есть у тебя: ты спасла жизнь мне, незнакомой рыбке, а это очень важно, ведь друзья познаются в беде! Я рада, что у меня появилась настоящая подруга!"
Невзрачная рыбка спросила: "Тогда почему мои друзья перестали приходить ко мне?"
– Они ещё очень юные и не понимают, что с тобой можно интересно проводить время.
А если с твоими друзьями, не дай бог, случится беда, ты ведь, конечно, поможешь им в трудную минуту!
– Неужели я и вправду кому-то могу быть нужной? – удивилась Каменушка.
– Конечно, можешь! – И даже многим! – Хочешь, я познакомлю тебя с моими друзьями?
– Я с большой радостью познакомлюсь с ними! Но когда можно с ними встретиться?
– Прямо сейчас! – ответила Ундинка. – Готова? – Поплыли!
И они вместе отправились путешествовать по морям и океанам, встречая по пути всё новых и новых друзей!

А нынче снова выпал настоящий снег, из которого можно лепить всякие глупости, чем и нанимается вся детвора в соседнем дворе - они лепят снеговика. И не такого, чтобы тяп-ляп, как сейчас модно, а самого настоящего, отвечающего по всем канонам тысячелетнего искусства - с шваброй, глазками-угольками, морковкой вместо носа и ведром на голове. Конечно, ближе к утру, когда ненаглядные родители проснутся и обнаружат пропажу сельскохозяйственного инвентаря, будет большой скандал и дети будут поставлены в угол (тридцать лет расстрела солёными огурцами), но они не будут плакать - знают, что за свои творения сидело, стояло, лежало и прыгало множество великих людей. Хотя бы Галилей, да.
Но это будет утром - сонным, немного солнечным утром. А сейчас, когда на небе появляются запоздавшие звёзды, а количество машин и людей на дорогах резко уменьшается, снеговик, вздохнув, выходит на работу. А вы что думали? Вы живёте себе, спите, наверное, сейчас, и знать не знаете, что если бы не было снеговиков в такие ночи, многим было бы несладко. Потому что фонари.
А что фонари? Им ведь тоже скучно стоять на одном месте, смотреть в землю и терпеливо дожидаться своего часа. Хорошо, когда идёт дождик - глядя на лужи, можно увидеть тёмно-синее, бесконечно далёкое небо. Но сейчас - зима, небо серое, а дождей не будет, наверно, до самого апреля. Вот и развлекаются фонари, как могут - гуляют по городу, как только главные городские часы пробьют двенадцать, забираются на крыши, всячески хулиганят, устраивают мелкие пакости и делают вид, что их вообще здесь никогда не было. Ну кому же придёт в голову, увидев собственную машину в большом таком сугробе, посреди которого растёт и ехидно мигает огоньками новогодняя ёлка, обвинять в таком коварстве фонарь?
Вот и приходится их гонять, проказников. Той самой метлой, за пропажу которой гордо стоят в углу дети соседнего двора, вспоминая Галилея. И всё-таки она вертится?

Сергей Филонов

Мокрый, почти растаявший снег уже не хрустел под ногами, а дорога от магазина до дома стала, кажется, раза в два длиннее - это если судить по затраченным усилиям. Если запрокинуть голову и закрыть глаза, можно оказаться в самом центре снегопада и кружиться, кружиться, стать частью чего-то волшебного и почти неуловимого, как перезвон глиняных колокольчиков. Только это теперь, кажется, уже не важно. Ведь так?
Усталый, почти по-настоящему равнодушный ко всему происходящему вокруг, старый математик брёл по заснеженной улице, то и дело спотыкаясь и с трудом удерживая равновесие. На лице его застыло презрение и какая-то непонятная грусть за ней. В руке - тёмно-серый пакет с кефиром. Почти классическая ситуация. Наверно, в каждом городе, даже в таком ярком и сказочном, как этот, должен быть хоть один такой человек - чтоб было на чьём примере рассказывать про одиночество и тоску в новогоднюю ночь. Вот только роль трагического персонажа не очень-то устраивала математика... А впрочем, ему было всё равно. С тех про, как Сумасшедший Художник ушёл, для него потянулись бесконечные серые дни, и всё чаще посещали мысли о бессмысленности самого существования. Его раздражали глупые и никому не нужные смайлики на стенах домов, фальшивые улыбки прохожих и отсутствие общения - он давно ушёл из школы, так и не собрался завести семью или хотя бы кошку, а тот образ жизни, который вели местные раздолбаи (художники, музыканты, фенькоплёты, поэты и прочие человечки, что пришли на смену Сумасшедшему), вызвал у него желание немедленно оказаться как можно дальше от всего этого. Веры и надежды уже не было - зачем?
И приходилось просто жить. Ходить за кефиром и хлебом, решать какие-то черезвычайно сложные задачки, до которых никому, включая самого математика, не было дела... И только один раз в году, в новогоднюю ночь, в его сознание прокрадывалась неосторожная мысль: а вдруг Художник вернётся? Ведь когда-то, давно-давно, кажется, целую вечность назад, - а по календарю прошло всего пять лет, - математик и Художник всегда проводили это время вместе - Художник, сидя у самодельного камина, рассказывал сказки и удивительные истории, а математик, хоть и делал вид, что гордо презирает все эти глупости, слушал с вниманием ребёнка, которым он, кажется, никогда не был. И в конце концов, старый друг, прежде чем уйти, забыл у него свою трубку - может, хотя бы это заставит его вернуться?.. Но время шло, а Художник не давал о себе знать. Математику было грустно. Сегодня ведь можно, правда? Среди всех этих счастливых лиц обязательно должно быть одно одинокое сердце, иначе "кина бы не было".
Холодный подоконник, чашка совсем не сказочного, но вполне себе терпимого кофе, бутерброд с колбасой и - ещё одно персональное чудо - иссине-чёрное небо с искорками звёзд. Когда-то Сумасшедший Художник рассказывал, что на перекрёстке звёздных ветров всегда стоит маленький зверёк с колокольчиком или фонариком, чтоб тем, кто идёт той дорогой, было не так страшно. Наверно, он сейчас идёт той самой дорогой... Интересно, а ему не страшно? Художник никогда не говорил про свои страхи, но математик замечал, как испуганно озирался он в тёмных коридорах, пока кто-нибудь не включал свет, и как под каким-либо предлогом он отказывался лезть на тёмный чердак, где хранились его старые рисунки. Нет, наверно, всё-таки не страшно - сегодня звёздное-звёздное небо... Значит, всё хорошо?
Старые часы на главной центральной башне пробили три раза. Математика клонило в сон, медленно опускались веки, а перед глазами мелькали глупые мультящные картинки - что-то про лохматую собаку, которая с восторженным лаем носится по полю, сшибая крепким лбом ворота, которые предназначены для прыгающих через них овец... Старик не сразу понял, когда эта чепуха сменилась совсем другой картинкой - на кресле у камина, попыхивая трубкой и глядя весёлыми синими глазами сквозь отросшую чёлку, сидел Сумасшедший Художник собственной персоной. Математик грустно улыбнулся.
-А тебя на самом деле нету. - сообщил он Художнику, всматриваясь в знакомые черты лица. Конечно, это не мог быть его друг - это или сон, или просто очень качественное наваждение из тех, что насылают мелкие духи в новогоднюю ночь: за прошедшие пять лет лицо Художника совсем не изменилось, вот только выражение глаз было чуточку незнакомое, но всё-таки - то самое...
-Неужели? - хмыкнул Художник. - Вот так заявление. И как же мне теперь быть?..
Математик долго смотрел на него ничего не вражающим взглядом, а сам украткой ущипнул себя за руку. Нет, кажется, не сон. А что если?.. В другой день он ни за что не поверил бы собственным глазам - просто потому что так не бывает. Но ведь сегодня - можно?..
Ну и, конечно, - "где тебя носило, бросил меня тут, подлец!", счастливый смех с истерическими нотками, вторая чашка кофе ("гадость" - сказал Худождик, но он напитка не отказался), путанный рассказ о том, как живёт город и как живётся ему, математику, без старого друга...
-У тебя такой вид, словно ты умыкнул где-нибудь что-то очень интересное и тебе не терпится об этом рассказать. - заметил математик.
-Есть такое дело... - не стал отпираться Художник - Ты, может быть, помнишь ещё мои слова про принадлежность каждого человека к сказке...
-Такое не забудешь! - фыркнул математик, перебив собеседника. - Ты говорил, что в каждом есть что-то абсурдное и смешное, то самое, что заставляет людей улыбаться, когда им хорошо, и улыбать других просто потому что им так хочется. А ещё ты говорил, что это самое абсурдное и смешное надо обязательно найти, потому что иногда оно где-то теряется...
Сумасшедший Художник молча ждал, пока до собеседника дойдёт смысл собственных слов. Несколько секунд прошло в молчании, выражение лица математика медленно менялась - сначала растерянное, потом понимающее и наконец - возмущённое.
-Так ты за этим ушёл, старый!.. - математик замолк, пытаясь подобрать более корректное ругательноство, и Художник поспешил воспользоваться паузой.
-Да подожди ты рычать! Ведь нашёл же.
-Нашёл?..
Художник стал рыться в бесчисленных карманах своего старого дорожного плаща и наконец протянул математику... Зверюшку. Зверюшка была похожа то ли на очень-очень мохнатую чёрную собачонку, то ли на щётку с глазками, и помещалась на ладони.
-А вот это, молодой человек, то самое, абсурдное и смешное. Зовётся оно Маленькой и Чумазой любовью.
Математик с немым изумлением рассматривал неведому зверюшку, осторожно почесал её за ухом - она робко тяфнула, - повертел в поисках хвоста - не нашёл, - и вернул Художнику.
-И каким же образом это... Существо... Заставляет людей быть такими добрыми и милыми, как ты говоришь? - с долей показного сарказма спросил математик.
Сумасшедший Художник стал рассказывать что-то непонятное про космические ветра, про материальные мысли и чувства, про вот таких вот существ, которе эти мысли и чувства образуют... Вернее, наоборот.
-Понимаешь, - сказал он. - Большая и Чистая любовь - та самая, которую восхваляют поэты - заставляет людей чувствовать себя самыми счастливыми, или, наоборот, самыми несчастными на свете. Ради неё уничтожали целые государства, убивали людей, надевали на голову табуретку и делали ещё очень много бессмысленных поступков. Пожалуй, даже больше, чем ради денег или власти. Она вспыхивает, как сухая древесина, горит, а потом - как и любое пламя - гаснет, порой с ужасом и тоской. Потому что ничто не может гореть вечно, и это, пожалуй, хорошая новость. А ради этого лохматого зверька никто ничего такого не делал. Потому что бессмсленно. Великие мира сего даже не заметят такую малявку, их нос всегда поднят к небу, чтобы казаться выше всех-всех на свете. Но... Вот когда ты идёшь по улице, а под ногами инородная кашица, которая ещё совсем недавно была свежевпавшим снегом, а под ней лёд и скользко, а в перчатках дырка, и нос замёрз, и дома никто не ждёт... И вот ты идёшь, смотришь тупо перед собой и чувствуешь себя распоследним неудачником... А потом останавливаешься посреди улицы и улыбаешься во всю физиономию. Просто так, потому что захотелось. Потому что среди туч над твоей головой неожиданно показался лучик солнца, и осветил твою дорогу. И совсем неважно, что никто больше его не видел. Вот это и есть - Маленькая и Чумазая любовь.
Математик задумчиво повертел в руках, как щенка, чёрную зверюшку - та хлопала глазищами и неуверенно тяфкала. Слова разбежались по углам комнаты и возвращаться, видимо, не собирались. А он и не знал, что его друг, воплощение всяких романтичных глупостей, тоже знает, каково это - возвращаться в дом, где тебя никто не ждёт. Даже кошка. Даже кошка...
-А знаешь что? - вдруг поднял голову Художник и улыбнулся совсем как раньше. - А бери-ка этого зверёнка себе. - глаза математика стали по пять копеек. - Нет, ну правда, бери! Там их водится много-много, целый зоопарк, и я, если честно, ещё не очень представляю, что с ними делать, а тебе всё-таки в радость, хоть какое-то живое существо в доме. А мне надо уходить.
-Ага...
Солнце медленно поднималось над землёй, его лучи осторожно коснулись этого мира - мира, где это утро будут считать первым в этом году. И Художник, и математик понимали бессмысленность длинных бестолковых прощаний. но по-другому не получилось. А потом математик долго смотрел ему вслед, задумчиво перебирая длинную свалявшуюся шерсть Маленькой и Чумазой любви. И - перевёл на неё взгляд.
-Ну и что мне с тобой делать?.. Ага, точно. Хочешь кефирчику?

Наталья Абрамцева

Это неправда, что Лето в далеких жарких странах живет. Живет оно на чердаке в избушке лесника. На мягкой соломе спит осенью, зимой, весной. Но вот приходит его черед. Летом Лету не до сна. Оттого и дни такие длинные, а ночи короткие.
Дел у Лета летом — не сосчитать. И в лугах, и в полях, и в лесах, и на опушках. Да что рассказывать, ты и сам знаешь. Наконец все в порядке, кажется. Присело Лето на полянке отдохнуть перед дорогой.
Дорога у него дальняя, путь далекий, нелегкий: в заветном лукошке нужно отнести в город чудесные, почти волшебные подарки — летние цвета, звуки, запахи. А как же иначе? Ведь и о городе подумать надо! Вот только что выбрать, что в лукошко положить? Такое оно маленькое...
Задумалось Лето, глаза закрыло, а оттого звуки будто ярче стали. С одной стороны слышится кукушкин голос: «Ку-ку, ку-ку». Она, кажется, подсчитывает что-то. С другой стороны, с маленькой лесной речушки, доносится песня веселых лягушат. А прямо над головой Лета, на высокой елке. раздается звонкая дробь дятла.
Взмахнуло Лето своим волшебным лукошком, будто зачерпнуло что-то. И попали в лукошко два кукушкиных «ку-ку», один куплет веселой песенки лягушат и стук дятла. Потяжелело лукошко, хотя нам, людям, пустым показалось бы.
Чем же еще горожан порадовать? Оглядывается Лето по сторонам. Вот! Целая полянка согретой солнцем ароматной земляники. Как раз для заветного летнего лукошка! И рядом с прежними подарками Лета в лукошке оказались так нужные городу чудесный аромат и нежный цвет лесной ягоды.
«Еще кое-что поместится»,— подумало Лето, тихонько встряхнув лукошко. Вдруг что-то сверкнуло и тут же погасло в тени старого орешника- Это солнечный лучик упал на блестящий лепесток желтого лютика, а потом тень старого дерева нечаянно укрыла цветок. «Это то, что нуж-ио»,— обрадовалось Лето. Горсточка густой зеленой тени, чистая искорка солнца, золотистый цвет лютика — все, лукошко наполнилось доверху.
По лесной тропинке, по луговой дорожке, по дороге проселочной торопится Лето к широкому шоссе, чтобы на автобусе доехать до города. Всем встречным волшебное лукошко казалось пустым. Это и понятно. Ведь чтобы ожили, подарили себя людям спрятанные в лукошке золотистая искорка лепестка лютика, кукушкино «ку-ку», стук дятла, цвет земляники и аромат ее, песенка лягушат, тень старого орешника — нужно все эти подарки из волшебного лукошка достать. Но это будет позже, а пока подошло Лето к автобусной остановке.
Мчатся мимо разные машины. А автобуса все нет и нет. Лето смотрит вслед машинам, от дорожной пыли чихает, глаза трет, моргает. Притомилось, устало Лето, село на обочине дороги, задремало. Заветное лукошко
стоит рядом. А автобуса все нет, а машины все мчатся — пылят, а времени много прошло.
Неожиданно вздрогнуло, проснулось Лето, будто случилось что-то. А ведь и правда случилось: заветное лукошко на боку лежит. Зацепила, уронила его какая-то неосторожная машина. А может, не машина, может, сильный поток дорожного автомобильного ветра опрокинул лукошко.
Опечалилось сначала Лето. А потом... потом улыбнулось. Ведь невдалеке от дороги, откуда ни возьмись, появилась стайка золотых с солнечными искорками лютиков; а откуда-то донесся аромат лесной земляники, засветилась совсем рядом чудесная лесная ягода; а тень какого-то крохотного кустика стала прохладной, как тень старого орешника; а когда на секунду замолкал шум машин, становились слышны веселая песенка лягушат, стук дятла и кукушкино «ку-ку». Так-то вот...
Немножко печально улыбнулось Лето, покачало головой и с пустым лукошком отправилось к себе в лес, на чердак избушки лесника. Отдохнуть немножко. Завтра Лето соберет новые подарки. «Может быть, завтра больше повезет»,— думало Лето.
Может быть...

Наталья Абрамцева

Жила-была хозяйка. Добрая, ласковая хозяюшка. Хлопотливая, аккуратная. Все кастрюльки, сковородки блестели у нее, как зеркальные. Скатерти были как ни у кого чистыми и накрахмаленными. А полотенца такими свежими и наглаженными, что, казалось, готовы были взлететь.
Если на одной из ее многочисленных белоснежных салфеток появлялось какое-нибудь крохотное пятнышко, хозяйка приходила просто в ужас. Она замачивала и кипятила салфетку с разными порошками, отбеливала, стирала, полоскала ее с таким усердием, что каким бы упрямым ни было пятнышко, оно исчезало навсегда. Рассказы о замечательной хозяйке разбежались далеко-далеко.
Однажды вечером хозяйка услышала странный звук: будто кто-то царапается к ней в дверь. Открыла — и видит: сидит огромный-преогромный, косматый-прекосматый пес. И такой уж черный, что представить трудно. Сидит эта зверюга и плачет. Так горько плакала огромная собака, что хозяюшка даже не испугалась ее.
— Что с тобой,— говорит,— собаченька, случилось? Почему ты плачешь?
— Дразнятся все,— всхлипывает пес,— и люди, и собаки, и даже кошки!
— Дразнятся? Почему же?
— Да, понимаете, у меня хозяин веселый... Очень уж веселый, не подумал и назвал меня... Стыдно сказать... Снежком назвал... Хозяйка всплеснула руками и охнула.
— А какой я Снежок?— продолжал пес, встряхивая длинными черными космами.— Я слышал, вы хозяйка необыкновенная. Все-все можете. И отбелить, и отстирать все на свете умеете. Может быть, вы... согласились бы...— совсем застеснялся пес,— меня Снежком настоящим сделать?— Он осторожно посмотрел на хозяйку.
— Да я...— запиналась хозяюшка,— я никогда не стирала собак.
— А может быть, все-таки попробуете?— Косматый черный пес умоляюще смотрел и подвывал.
— Ну что ж, заходи. Посмотрим, что с тобой можно сделать. Снежок нерешительно вздохнул и, осторожно ступая, вошел в квартиру. Чистота... Порядок... Светло и уютно. Еще чернее кажется черный
Снежок.
Посмотрела на него хозяюшка и говорит:
— Ты меня прости, пожалуйста, Снежок, но, может быть, ты просто не очень часто моешься?
— Я?! Не моюсь?!— Пес даже взвизгнул от обиды.— Да я три раза в день моюсь специальным собачьим шампунем. А все черный.
— Собачий шампунь — это, конечно, хорошо. Но если ты не против, я помою тебя другими шампунями.
— Я нисколько не против. Делайте все, что нужно. А то ведь... даже кошки смеются!— снова всхлипнул пес.
И хозяйка стала его мыть. Сначала желтым шампунем, потом зеленым, потом синим, потом розовым, потом порошками «Лотос» и «Астра», потом держала в отбеливателе «Лебедь». Потом тщательно прополоскала кипяченой водой, потом водой с уксусом. А Снежок и не думал белеть.
— Придется кипятить,— решительно сказала хозяюшка.
— Да я же сварюсь!— испугался пес.
— Не волнуйся,— успокоила его хозяюшка,— не тебя, а твою шкурку кипятить буду. Шубку свою черную снимай.
— А как же я? А в чем же я?
— А ты пока надень вот это.
И хозяйка протянула Снежку халат: толстый, махровый, белый-белый в мелкие сиреневые цветочки. Снежок быстро сбросил шубку и влез в халат. Халат оказался в самый раз. Он так шел Снежку, что, казалось, пес в нем и родился.
Хозяюшка стала кипятить косматую черную шкурку. И опять напрасно. Ни один волосок не побелел. Расстроилась хозяйка:
— Не могу помочь тебе, собаченька.
Совсем загрустил Снежок. Уже хотел переодеваться в свою черную шубку-шкурку. Вдруг хозяйка задумалась о чем-то и спрашивает:
— А если ты будешь не совсем белый, а в цветочек, как этот халатик? Снежок подошел к большому зеркалу, долго рассматривал себя и остался очень доволен:
— Здо-о-орово! Просто замечательно! Нарядно-то как!! Эти вредные кошки завидовать будут! Только вот рукавов нет для задних лап.
— Ну, Снежок, это не беда.
Взяла чудо-хозяюшка ножницы, иголку, нитки. И вот уже готова чудесная махровая шкурка, белая с сиреневыми цветочками. Смотрится Снежок в зеркало — насмотреться не может.
А хозяюшка аккуратно сложила черную шкурку, положила ее в пакет и перевязала лентой.
— Захвати с собой, может быть, твой странный хозяин Угольком тебя назвать захочет.
...Так появился махровый белый пес в сиреневый цветочек. И если ты встретишь его, он обязательно расскажет тебе о чудо- хозяйке, с которой крепко подружился.